Дмитрий Стешин: Война в Сирии глазами очевидца (11.11.2015). Кто спонсирует других террористов, которые воюют с «Исламским государством»

Москва долго к этому шла и наконец — нарвалась. Привыкнув считать американцев дураками и болванами, кремляне думали что способны обдурить всех и везде — и забыли что не русские, а именно «дураки» с берегов Потомака смогли создать самую мощную экономику мира. Теперь тот, кто вдохновенно годами рыл ямы для всех соседей, наконец нарвался сам.

Но по порядку.

Кидок Обамы или борьба дамасских мальчиков.

Есть такая страна Сирия, в которой уже несколько лет идет гражданская война. Начиналась она борьбой местной (достаточно умеренной) оппозиции против режима Башара Асада, но бойня затянулась и к руинам и нищете пришли религиозные фанатики — Исламское Государство, или ИГИЛ. Говоря просто — Аль-Каида в кубе. До появления этой силы расклад был ясен и понятен, сирийские оппозицию поддерживали США, Саудовская Аравия и Катар, Асада — Иран и Россия, все тип-топ, ребята терли. Но ИГИЛ пока захватила абсолютное большинство сирийских территорий и поставила на грань существования как Асада, так и сирийские умеренную оппозицию. Ситуация требовала немедленного вмешательства извне и от весны текущего года американцы, а с ними турки, Ирак и уже французы начали бомбардировки позиций ИГИЛ с воздуха. ИГИЛ — не ДНР, «Стрел» и «Буков» там нет, поэтому самолеты атакуют исламистов успешно. Говорят и о наземной операции. В случае начала такой — Сирия попадет под контроль войск коалиции, то есть стран Запада. Такая перспектива заволновала Кремль не на шутку.

Труба вам ребята.

Среди причин начала гражданской войны неоднократно как главную называют бабло Катара. Эта милая страна, которую и на карте не сразу увидишь, имеет третьи в мире запасы газа и успешно продает его в Европу в сжиженном виде. Могла бы продавать и больше и дешевле, вплоть вот беда — чтобы протянуть трубы в Турцию (и присоединить их к неработающему газопроводу Набукко) надо пройти через Сирию. И Катарские шейхи даже уговорили Асада построить газопровод, но тут налетели гаврики из Московии, которые пообещали Асаду больше и немедленно. Результат — на сирийскую оппозицию падает бабло и «как ревут волы …»

С победой сирийской оппозиции вопрос с газопроводом был бы решен. С наземной операцией Запада — тоже. Оба варианта Катар полностью устраивают. Они не устраивают Кремль. Появление на рынке Европы газа Катара мигом положит экономику РФ на бетон пузиком. А там …

Откуда у хлопца сирийская грусть?

В проведении наземной операции большая проблема — ни Штаты, ни страны Запада долго не хотели посылать в Сирию свои воинские контингенты. Но поток беженцев в Европу плюс потепление отношений с Ираном (вследствие абсолютной непрогнозируемости России) — и перспектива строительства газопровода из него в Европу также (и снова через Сирию) свое дело сделали — о создании коалиции заговорили на высоких уровнях. Как раз в этот момент в Сирии заметили контингент российских военных. В то же время, резко изменилось поведение боевиков на Донбассе. Если до 31 августа украинскую армию нагло пытались спровоцировать на боевые действия — сейчас активность боевиков резко угасла. Дальше-больше – в руководстве ДНР произошел переворот, радикального Пургина заменил контролируемый Кремлем Пушилин, заговорили о передаче границы под контроль украинской Госпогранслужбы.

Российские эксперты в один голос кричат, что Путин на Генассамблее ООН, который состоится вскоре предложит мероприятию российские войска для войны против ИГИЛ, в обмен на отмену санкций и определения статуса Крыма. Сейчас, судя по реакции США, Путина с такими предложениями планируют послать как раз в тот орган, от которого происходит его известное прозвище. Почему? Потому что с тех пор как зеленые человечки появились в Сирии — в Белом Доме должны были перепиться от радости.

Белое Перо на грабли два раза не наступает.

В отличие от Кремля, ребята из Потомакщины — нация торгашей, считать они умеют хорошо и действия свои прогнозируют надолго. Там прекрасно понимают, что влезть в Сирию означает нажить себе грандиозный геморрой, независимо от результатов операции. Штаты хорошо помнят свои впечатления от Афгана, и естественно предпочли бы эту радость отдать кому-то другому. Желательно — заклятому другу.

Влезания в конфликт Москвы — это подарок судьбы. Во-первых, деваться Путину нигде. Если он хочет обезопасить себя от появления дешевого газа в Европе — он будет вынужден помогать Асаду не только техникой, но и пушечным мясом. Большими объемами пушечного мяса. Но Сирия — не Донбасс. Пленных ни то, что будут обменивать на своих – их будут резать на камеры. И этого доказательства присутствия своих военных в Сирии Москве не скрыть.

А дальше — по полной программе. Новый виток санкций. В Сирию Путин залез в момент, когда Госдума РФ не может принять бюджет, поскольку цены на нефть $ 50 уже нет, а при цене $ 40 в следующем году испарятся российские золотовалютные резервы. Можно констатировать, Штаты устроили Москве грандиозную ловушку, и Москва заглотала крючок вместе с грузилом и леской. Более того — Штаты таки устроили Москве Афган, только не свой Афган-2001, а собственно российский Афган-1989..

Украинская сторона.

А что нас делать в этих условиях? А все то же, что и делаем сейчас. НЕ отсвечивать. Продолжать строить армию. И ждать. Ждать меткой возможности. Такой, когда Москва так погрязнет во внешнеполитических и экономических проблемах, по Донбассу и Крыму мы проедем как по проспекту.

Зачем торопить события, если созревший плод победы вскоре сам упадет в наши руки? Как раз — когда мимо проплывет труп нашего врага.

Дмитрий Вовнянко

https://www.facebook.com/dmitro.vovnyanko/posts/849429648504062?notif_t=like

Донбасс серьезно закалил российских журналистов, создал команду опытных профессионалов - так говорит специальный корреспондент «Комсомольской правды» Александр Коц. Сейчас российские военкоры, среди которых Коц и его коллега Дмитрий Стешин, успешно применяют свой опыт в Сирии, где идет российская операция против «Исламского государства», ставшего угрозой для всего мира и нашей страны. В эксклюзивном интервью «Русской планете» Александр Коц рассказал о работе в связке с Минобороны РФ, о том, сколько ИГ дает за голову российских журналистов, и как христианство и ислам мирно уживаются в Сирийской Арабской Республике. Журналист также объяснил, почему Сирии нужно меняться, и предупредил об уже начавшемся «экспорте» войны из Сирии и Ирака в другие страны.

По вашим ощущениям, сколько еще будет идти война в Сирии и, с другой стороны, как долго она будет приоритетной темой в российских и мировых СМИ?

- «Вы же понимаете, что не просто нам, сирийцам, помогаете. Вы в первую очередь защищаете себя», - растолковывали нам сирийские военные, когда речь заходила о воздушной операции ВКС России.

В этих словах, в интонации, мимике было что-то трогательно заискивающее, словно первоклассник пытается оправдаться перед старшим братом, вставшим на защиту мальчугана от хулиганов. Он бы и сам мог дать отпор, но весовые категории неравные. Мы воспринимали это как обязательный атрибут общения, такой же, как часовое чаепитие, без которого здесь не обходится ни одно важное дело. Хотя и понимали, что бойцы, измученные пятилетним противостоянием, не так далеки от истины.

Беспрецедентные кровавые атаки исламистов последних недель на Синае, в Бейруте и в Париже наглядно показали, что война идет не только в Сирии или Ираке. Она «экспортировалась», ударив по «дистанционным» противникам. И строить прогнозы об окончании этой войны приходится исходя из новых реалий, в которых на ближайшую перспективу - как мне кажется, годы - никто не застрахован от ударов исподтишка. Под войну «на вынос» заложен серьезный фундамент, на который до терактов в Европе Старый Свет стыдливо прикрывал глаза. Бесконтрольные потоки беженцев с Ближнего Востока в угоду толерантности и мультикультурализму поставили под угрозу жителей просвещенного Запада.

В России барьеры для новой заразы - и повыше, и пошипастее. Но, как оказалось, наши граждане не могут чувствовать себя в безопасности за пределами родного государства. В 47 странах, если верить последним рекомендациям для авиаперевозчиков.

Российская авиационная группа, размещенная на аэродроме Хмеймим в Сирии. Фото: ТАСС

Не знаю, как озаглавят это в учебниках истории лет через 20 - Третья мировая, Первая экстерриториальная, Новая гибридная, - но де-факто сейчас полмира находится в состоянии войны. Причем не только и не столько в состоянии вооруженного противоборства, сколько в режиме противостояния цивилизационного. Мы столкнулись с идеологией ужаса и устрашения, которую, к сожалению, разделяет огромное количество людей. Скажу вещь крамольную, но это аксиома: ни одно террористическое образование не способно долго удерживать свои позиции (и боевые, и социально-политические) без поддержки местного населения. И это еще одна составляющая нынешней войны - битва за умы, если хотите. Мало победить врага на поле боя. Его надо одолеть в головах простых людей, которые сейчас очарованы идеей справедливого религиозного государства. Сирия - страна страшно забюрократизированная, нашпигованная огромным количеством всевозможных спецслужб-мухабаратов, следящих за всем и вся. ИГ же дает простую альтернативу, где любые спорные вопросы решаются быстрым шариатским судом. Это подкупает. Поэтому для полной победы Дамаску мало разгромить воинствующих исламистов. Сирии надо меняться.

- В Сирии задействованы наши военные, как это отражается на вашей работе - с точки зрения большей ответственности, безопасности и возможных ограничений?

Политуправление сирийской армии, конечно, сейчас в легком шоке. Оно привыкло контролировать работу иностранных журналистов на своей земле, а тут вдруг, как ФАБ-500 с неба, на них сваливается огромная толпа неподконтрольных репортеров. Да еще и с пресс-офицерами пусть дружественной, но все-таки другой страны. Но после некоторых недоразумений работа журналистов с российскими военными все-таки была регламентирована. Строится она на простом принципе. Если ты прилетаешь с российскими военными освещать операцию Воздушно-космических сил, то российские военные за тебя и отвечают. Это довольно внушительный пул, работающий по программе представителей пресс-службы Минобороны России. Наша база в Латакии - объект режимный, поэтому, естественно, есть определенные ограничения. Но при этом процесс налажен довольно просто: тебе говорят, что можно снимать, а что нельзя. И это нормально. Я бывал на американской базе Бондстил в Косово, там порядки куда авторитарнее. Если журналистов с базы вывозят «в поля», через политуправление армии обеспечивается определенный уровень безопасности. Ничего, впрочем, не гарантирующий. Война есть война.

К примеру, приехали мы в городок Ачан на севере провинции Хама. Буквально накануне он был освобожден силами правительственной армии. Для журналистов пула, работавших исключительно на территории базы, невероятная удача - наконец-то вырвались на «оперативный простор». Слева, километрах в пяти, авиация кого-то «утюжит», дым столбом. Справа, за фруктовым садом, отброшенные террористы затаились. В самом поселке - и тоннели подземные, и флаг «Исламского государства» потоптанный, и пикап «Тойота» сожженный, и склад самодельного оружия... Красота! Но в какой-то момент исламисты решили прервать «экскурсию» и ринулись на Ачан в контратаку. Пальба со всех сторон, бегающие бойцы с автоматами, БМП лупит из 73-миллиметрового «Грома»... Тоже, в общем-то, удача, тоже красота. Но на представителя российского Минобороны Игоря Климова было больно смотреть. Народ мы, чего уж там, не самый дисциплинированный, а ответственность - на нем.

В целом насколько опасна работа военкоров в Сирии в сравнении с Донбассом и другими конфликтами, есть ли риск похищения, ранения и, не дай бог, убийства журналистов?

Риск - штука неизмеримая. Его сложно оценить по какой-то шкале, можно только постараться минимизировать. Мне показалось, что Донбасс серьезно закалил российских журналистов, прожег их основательно, создал целую команду профессиональных, опытных репортеров, которые понимают, что ни один кадр не стоит жизни.

Мы обсуждали этот вопрос, сидя за столом в Дамаске. И сошлись на том, что в Донбассе все-таки бывало куда опаснее. С одной стороны, там меньше бюрократических ограничений. С другой, интенсивность огня намного выше, особенно если брать летнюю кампанию прошлого года или зимнюю этого.

Фатализм сирийских бойцов, соседствующий с безрассудством, иной раз просто раздражает. Занимая позиции, они даже не пытаются окапываться, как следствие - потери, которых можно было бы избежать. Ну и экипировка - просто слезы. Бронежилетов я на них не видел.

Что до похищений - то же правило, что и в Донбассе: не ездить по навигатору. Чересполосица страшная, и, не зная нужных дорог, можно запросто заехать в ателье по пошиву оранжевых роб. Ходят слухи, что за голову российских журналистов дают по 500 тысяч долларов... Инфляция - на Украине мы стоили 100 тысяч.

Не бывает войн без героев. Новороссия дала нам целую плеяду героев. В Сирии такого нет, как вы думаете, почему? Каких героических и просто интересных персонажей там вы встречали?

Здесь все очень просто. В Новороссии мы с этим героями разговаривали на одном языке. Во всех смыслах этого устоявшегося выражения. Не сомневаюсь, что для сирийцев есть свои герои, но, как мне показалось, в силу ментальных особенностей местная военная пропаганда старается не выделять кого-то, делая ставку на коллективные заслуги. Однако колоритные персонажи, конечно, есть. Например, командир танкового батальона Яссер Али, огромный бородатый дядька и настоящий фанат своего дела. «Мои танки», - любовно говорит он о своих стареньких Т-55. Несмотря на грозный вид и боевую спесь, любитель побалагурить. Ведет страничку в Facebook , основной контент которого, как вы догадываетесь, - танки.

Много ли видели и общались с добровольцами, из каких они стран, есть ли из России, что ими движет? Влияет ли добровольческое движение на ход войны?

Добровольцев не встречал, хотя слышал, что даже ополченцам с Донбасса предлагают ехать в Сирию. Там воюют подразделения из Ирана, очень закрытые ребята. Есть отряды ливанской «Хезболлы» - тоже не самый разговорчивый контингент. По отзывам, настоящие бойцы без страха и упрека. Конечно, на ход всей войны они вряд ли могут повлиять, но на определенных стратегических участках, таких, как Забадани и Алеппо, - вполне.

- По-вашему, каковы идеологические аспекты войны в Сирии, главное обоснование, почему Россия помогает?

Я не хочу сейчас рассуждать о геополитических выгодах, о возвращении влияния на Ближнем Востоке, о репутационных успехах. Оставим это политологам. Главное обоснование - это географическая карта. От нашей границы до сирийской - меньше, чем от Москвы до Питера. Эта опухоль - ИГ - прогрессирует, пуская метастазы и в Афганистан, и в Среднюю Азию. Тысячи наших сограждан воюют под черным знаменем «Исламского государства». И открыто угрожают нам. Думаете, не было бы теракта над Синаем, если бы мы туда не влезли? Черта с два! Рано или поздно нам пришлось бы столкнуться с этой угрозой. Так почему бы не сыграть на упреждение.

Поговорим о роли христианства в Сирии: какие у него особенности, как православным удается выживать рядом с ИГ?

Пожалуй, ни в одной другой стране Ближнего Востока я не встречал, чтобы ислам и христианство так тесно соседствовали друг с другом. И мирно. На одной улице могут стоять четыре мечети, три храма, два магазина со спиртным и один ночной клуб, в котором девушка с татуировкой ангела на плече лихо приготовит вам «Текилу Бум». Многие рассказывали нам, что до начала конфликта даже не знали, кто из знакомых суннит, кто алавит, кто друз, а кто езид... Уникальный сирийский «плавильный котел», основанный на системе сдержек и противовесов, работал без сбоев. Сама война-то начиналась, как и везде, не с религиозных разногласий, а с вполне вменяемых социальных требований. Режим Асада поначалу реагировал на них жестко и неуклюже. В итоге, когда Дамаск решил пойти на уступки, время было утеряно, протест перехватили исламисты.

Мечеть в Латакии. Фото: Валерий Шарифулин/ТАСС

Это был один из самых тяжелых наших репортажей - «Христианские гетто "Исламского государства"». Из первых уст нам удалось узнать, как живут наши единоверцы на землях, подконтрольных ИГ. Узнать от людей, которые вырвались оттуда. Их положение на оккупированных территориях мало чем отличается от судьбы евреев в каком-нибудь варшавском гетто. Только вместо звезды Давида на груди - обязательное обривание голов. Такой отличительный знак, чтобы на улице сразу было видно: идет «недочеловек». Вся жизнь христиан, если их не казнили сразу, подчиняется своду правил, описанных в специальном документе - макрома. В переводе - снисхождение. Вот лишь некоторые выдержки из него: «Запрещается стоять напротив мусульманина и смотреть в глаза. Нужно склонить голову. Если правоверный сидит на стуле, христианин должен сидеть рядом с ним на корточках. Христианин не имеет права заниматься торговлей и должен платить дань - джизйи: четыре с четвертью грамма золота за каждого мужчину - члена семьи. Запрещается покидать поселение, молиться, носить крест или священную литературу...». Под угрозой смерти даже пустяковое действие, которое может быть расценено как угроза ИГ. Также смерть ждет тех, кто тайно работает на государство. Христианин при разногласиях с мусульманином всегда неправ, так как он неправоверный. А для того, чтобы приговорить его к смертной казни, достаточно двух свидетелей.

Действия российских ВВС привели к массовому дезертирству в ИГ и разрушили миф о его непобедимости. Действительно ли ИГ настолько «велико и ужасно», как его описывают западные СМИ, как видится с более близкого расстояния?

Все-таки то, что мы знаем об ИГ, в большинстве своем - плоды пропаганды. Как с той, так и с этой стороны. Я смотрел репортажи Юргена Тоденхофера, немецкого журналиста, который десять дней провел в «Исламском государстве». Там многое выглядит удивительно. Тот же самый высокий трафик на дорогах, те же самые открытые лавочки со шмотьем, люди по улицам ходят, дорожная полиция на перекрестках стоит... Я подозреваю, что Тоденхоферу показывали парадную витрину, но она не была похожа на дремучее Средневековье, каким мы привыкли видеть ИГ. При этом немецкий репортер совершенно четко видит, что это люди, которым все равно, сколько убить ради достижения своей цели: сто человек, тысячу или миллион. Они не остановятся ни перед чем.

Большая ошибка думать, что игиловец - это такой босоногий бородатый крестьянин со старым «Калашниковым». ИГ - это четко структурированная террористическая организация, со своими штабами, в которых трудятся, в том числе бывшие офицеры Башара Асада, бывшие офицеры Саддама Хусейна. Они умеют планировать и проводить крупные наступательные операции. И они не боятся умереть. При этом «Исламское государство» абсолютно самодостаточно в финансовом плане - за счет торговли нефтью, контрабанды исторических артефактов, вывоза ценностей и торговли заложниками. Без собственной экономики ИГ давно бы сдулось.

- Тот же вопрос, что и вашему коллеге Дмитрию Стешину: война в Сирии - это только часть мировой войны. Где еще может начаться пожар, что подсказывает ваша журналистская интуиция?

Как я уже сказал, война постепенно будет экспортироваться. Мы вряд ли доживем до позиционных боев в европейских городах, но я уверен, что теракты в Париже - не последние. Это не разовые акции, которые ИГ устраивает для устрашения неверных. Это единственно возможная форма войны для них на вражеской территории.

«Активные действия российских вооруженных сил в Сирии начались несколько дней назад, но у нас уже достаточно социологической информации для того, чтобы описать, как именно относятся россияне к происходящему» - пишет социолог Денис Волков для Московского центра Карнеги. Левада-центр время от времени обращался к теме сирийского конфликта начиная с 2013 года в рамках программы регулярных опросов общественного мнения; кроме того, на прошлой неделе удалось впроброс обсудить последние события в ходе фокус-групп.

Поддержка войны в деталях

Что касается роли России в сирийском конфликте, то в сентябре, еще до начала операции, опрошенные были согласны в том, что Россия должна оказывать Сирии дипломатическую и гуманитарную поддержку (поддерживают 65% и 55% соответственно, против 20% и 29%). По вопросам поставки вооружений и экономической помощи общественное мнение было расколото пополам. Резко отрицательно россияне относились к введению войск и помощи беженцам. На групповых дискуссиях люди говорили: «Это не наша война!» Кто-то ворчал: «Афганистана нам мало, что ли?» В то же время под «введением войск» люди понимают полномасштабную военную операцию, и большинство участников дискуссий сходилось на том, что «большой войны не будет». Звучало и другое мнение: «Война не нужна, но мы к ней готовы!»

Интересно, что на вопрос о том, есть ли российские войска в Сирии, несколько раз прозвучало знакомое уточнение: «Вы имеете в виду официально?» Сходным образом, неоднократно спрашивая в прошлом году респондентов о том, есть ли российские войска на территории Восточной Украины, мы всякий раз натыкались на глухую стену: «Официально нет!» Тогда этим обсуждение обычно и заканчивалось, добиться большего не удавалось. Сегодня никто не отрицает присутствие российских военных в Сирии – ведь об этом открыто говорят по телевизору – с одной важной оговоркой, которая звучала неоднократно: «Присутствует только ограниченный контингент».

Все предположения о том, что количество российских войск в Сирии может быть увеличено, вызывали довольно агрессивное отторжение. Наблюдая за ходом дискуссии, приходилось ловить себя на мысли, что рассуждения об «ограниченном присутствии» похожи на заклинания войны, попытки убедить себя в том, что дальнейшего втягивания России в конфликт не произойдет. То есть какая-то доля людей подспудно допускает, что правительство может лгать по вопросу масштабов операции. Но открыто практически никто таких опасений не высказывает.

Большинство населения имеет лишь смутное представление о происходящем, ограничиваясь обрывками информации: только 15% следят за развитием событий внимательно, а треть населения не следит вовсе. При этом до активной фазы военных действий около половины опрошенных заявляли, что им неинтересно, какую политику проводит российское руководство в отношении Сирии. Сейчас внимание растет, но это лишь зрительский интерес – никакого особого сочувствия ни к беженцам, ни к жертвам гражданской войны, которая идет на территории страны уже несколько лет, россияне не проявляют.

Если численность российских войск в Сирии не возрастет, то эта война останется для большинства населения виртуальной и не причиняющей беспокойства. Поддержка действий российских военных в Сирии – это скорее рейтинг популярной телевизионной передачи, а не показатель мобилизации российского общества. Заявления о готовности к войне больше отражают представления о мощи российской военной машины и символическом авторитете армии, чем готовность воевать самому. Чем меньше вовлеченность населения, чем меньше потерь, тем выше будет поддержка действий российских военных. Стоит также напомнить, что в конце 2013 года российское общественное мнение выступало против вмешательства России в ситуацию на Украине (тогдашние настроения можно описать следующей формулой: «Денег не давать, войска не посылать!»). Но спустя несколько месяцев россияне поддержали политику Владимира Путина в отношении Украины во многом благодаря умелой игре властей на страхах и заблуждениях населения.

Правильная подача

В целом сегодняшний сирийский конфликт воспринимается в России через призму противостояния с США и защиты пресловутых «геополитических интересов». В глазах большинства, безразличного к бедам сирийцев, это придает решениям российского руководства по Сирии особый смысл. Противостояние с США становится универсальным средством объяснения (и оправдания) действия российской власти на мировой арене: угрозой развертывания баз НАТО в Севастополе объяснялась необходимость присоединения Крыма. На групповых дискуссиях сегодня респонденты говорят, что России ни в коем случае нельзя уходить из Сирии, «иначе туда сразу придут американцы».

События в Сирии в очередной раз демонстрируют, что российское население в целом не способно рационально истолковать происходящее, для этого нет ни ресурсов, ни мотивации. Российские государственные СМИ год за годом объясняют сирийские события исключительно желанием Запада свергнуть верного союзника России. Однобокое освещение событий в Сирии сегодня, на Украине в 2014 году, в Грузии в 2008-м, в Чечне в середине 1990-х привело к тому, что теория глобального заговора «с целью ослабить и унизить Россию» стала универсальным объяснением происходящего.

Противостояние с Америкой – ведущей мировой державой – имеет ценность для россиян и само по себе, так как оно придает большинству ощущение возрождающегося величия страны, которое было утрачено после распада СССР. Поэтому новости о том, что Россия возглавила борьбу с Исламским государством, и критика со стороны Запада будут приносить многим россиянам чувство удовлетворения. Люди не против сотрудничества с западными странами (количественных данных об этом еще нет, но по многим другим вопросам общественное мнение практически всегда было настроено положительно, тем более что сейчас это только подтвердит статус России среди мировых держав). Однако в ходе групповых дискуссий у значительной доли респондентов наблюдались сомнения в том, что такое сотрудничество возможно. Не по нашей вине, а по вине США, которые не заинтересованы в успехе России на Ближнем Востоке. Доходило до того, что звучали версии, что существование Исламского государства выгодно США, значит, и сотрудничать в борьбе с исламистами они не будут.

В заключение стоит сказать несколько слов о возможном влиянии операции российских войск в Сирии на рейтинг президента. Короткая военная кампания может укрепить президентский рейтинг (прежде всего в глазах военных и силовиков), но вряд ли это оправдывает слова некоторых комментаторов, заявляющих, что Владимир Путин начал эту войну для того, чтобы укрепить собственное положение внутри страны. У него не было в этом особой необходимости – рейтинг высокий, а следующие президентские выборы только через три года, и до тех пор много воды утечет.

Правильнее признать, что у операции российских войск в Сирии внешнеполитические цели: вывести Россию из внешнеполитической изоляции, отвести внимание международного сообщества от ситуации на востоке Украины и Крыма, поддержать дружественный режим Асада, возможно, в перспективе продемонстрировать превосходство российской стратегии над американской. Цель российской телевизионной пропаганды заключается, таким образом, в обеспечении поддержки для уже принятых политических решений. Российская власть учитывает общественное мнение не для того, чтобы наилучшим образом удовлетворить общественный запрос, но с тем, чтобы минимизировать издержки своей политики. События в Сирии это вновь подтвердили.

Москва. 17 марта. INTERFAX.RU – В российском Генштабе заявили, что есть признаки того, что США готовятся нанести удар по Сирии.

“Мы отмечаем наличие признаков подготовки к возможным ударам”, – сказал в субботу начальник Главного оперативного управления Генштаба РФ генерал-полковник Сергей Рудской.

“В восточной части Средиземного моря, в Персидском заливе и Красном море созданы ударные группировки морских носителей крылатых ракет”, – заявил генерал.

“Возникает вопрос: кого собираются поддерживать этими ударами Соединенные Штаты – террористов “Джабхат ан-Нусры” (запрещенная в РФ группировка) и их пособников, бесчинствующих в Восточной Гуте?” – сказал Рудской.

Он также сообщил, что США могут нанести удар по государственным объектам и сирийским войскам, объявив их в применении химоружия. “Данные провокации должны послужить поводом для нанесения Соединенными Штатами Америки и их союзниками ударов по военным и государственным объектам на территории Сирии”, – отметил генерал-полковник.

Ранее в субботу глава МИД России Сергей Лавров сообщил в интервью телерадиокомплексу президента Казахстана, что на территории Сирии скрыто работает спецназ США, Великобритании и Франции.

К сказанному следует добавить еще одно сообщение, сделанное накануне.

На американской военной база Эт-Танф (Al-Tanf) было замечено значительное развертывание войск британской армии, включая танки Challenger, вертолеты Cobra, всего речь идет о развертывании приблизительно 2 300 британских военнослужащих.

Таким образом, похоже, что в Сирию Великобритания прислала уже не только спецназ.

Естественно, точных разведданных у нас нет, где, чего и сколько развернуто, однако начальник Главного оперативного управления Генштаба РФ сказал и так очень много:

“В восточной части Средиземного моря, в Персидском заливе и Красном море созданы ударные группировки морских носителей крылатых ракет”

Нанося удар по авиабазе “Шайрат” в апреле прошлого года, Пентагон использовал 59 крылатых ракет Tomahawk, выпущенных с двух эсминцев.

Ни один, ни даже два отдельно взятых эсминца корабельной группировкой не являются, в группировку входит как минимум 3 корабля. Поскольку генерал перечисляет Средиземное море, Персидский залив и Красное море, то группировок, получается, уже три. Если в каждую группировку входит по три эсминца типа «Арли Бёрк», каждый из которых несет до 56 ракет Tomahawk, то речь может идти об одновременном запуске порядка 400 ракет.

Кроме того, у США в Индийском океане есть авиабаза на острове Диего-Гарсия, на которой еще с 2016-го года отмечено необычное движение, начиная от переброски в этот район огромного количества бомбардировщиков и заканчивая подходов конвоев с боеприпасами. По сообщениям очевидцев, пароходов приходило так много, что они неделями стояли на рейде в ожидании разгрузки, а дополнительные бомбардировщики пришлось размещать в непредназначенных для стоянок местах, поскольку штатные стоянки были все заняты.

После апрельских ударов прошлого года по Сирии, информация с Диего-Гарсия блокируется и мы не знаем, что там происходит, однако во время предыдущих в войн в Заливе, база использовалась очень активно. Первым вылетом бомбардировщики выпускали крылатые ракеты, следующим вылетом они несли уже бомбовую нагрузку. При ударе крылатыми ракетами бомбардировщики даже близко не подлетают к зоне действия сирийских систем ПВО. B-52 несет 20 крылатых ракет AGM-86 ALCM, поэтому используя всего 5 самолетов, США могут нанести удар сотней крылатых ракет.

Таким образом, если США планируют удар по Сирии, то 500 ракет они могут выпустить без создания каких-то особо мощных ударных группировок. При желании же это количество может быть увеличено до 1000 и более.

Ранее, в течении нескольких недель, мы были свидетелями планомерного нагнетания антисирийской и антироссийской истерии в медиа. В ход пошли отравления каких-то агентов в Британии, атаки каких-то русских хакеров на американские ядерные объекты и транспортные системы и прочее, даже северокорейскую авиабазу в Сирии нашли. Таким образом формальный “повод для агрессии” у США и их союзников уже создан. Силы и средства развернуты. Всё готово для удара и остается единственный вопрос: когда?

На эту тему мы уже делали большой аналитический материал: 18 марта 2018 года США начнут мировую войну?

Планы злодеев мы, конечно же, никак не знаем, однако, как мы объяснили в приведенном выше материале, в период 18-22 марта для военной операции США будет весьма благоприятное астрологическое окно. Так же на эту дату указывают другие перечисленные в материале знаки, в частности – окончание Олимпиады. Наконец, 18 марта в России будут проходить выборы и для Москвы 18 марта будет не самый удобный момент для реакции на те или иные экстраординарные события.

Отсюда мы полагаем, что если США запланировали на ближайшее время или какую-то войну, или какую-то глобальную провокацию с целью начала войны – есть очень большая вероятность того, что всё это произойдет в ближайшие 24 часа.

Меня зовут Шади Хусейн аль-Али, я родом из деревни Аль-Хази, в сирийской армии с 2004 года, служил в 48-м полку спецназа. Историю можно начать с ночного боя. Это было возле деревни Халь-Файя, на севере Хамы. Бой был страшный. Ну, в основном, потому, что начался ночью, и наш пост атаковали буквально со всех сторон. Пост наш назывался Жиб Абу-Маруф, небольшая такая высотка. В ночь на 20-е марта 2014-го года нас атаковала «Джабхат ан-Нусра». Стрельба началась в полночь, и сразу стало понятно, что бой будет жестоким. Шел он с небольшими перерывами и уже сильно позже я узнал, что закончился только в 10 утра.

Меня почти сразу же после начала боя ранили в правый бок, а позже – в район поясницы. Мы сначала не поняли, что нас окружили. Командиры часа через три после начала перестрелки запросили «скорую» для раненых, но медики не смогли к нам прорваться. Но и тогда мы еще не оценили, насколько велика беда.

Вскоре ранили еще двоих. Один был ранен легко и мог вести машину. Вот мы втроем и поехали в сторону трассы, чтобы попытаться добраться до ближайшего полевого госпиталя. Ехали быстро, стреляли по нам только в самом начале, потом стрельба прервалась.

Подъехали к деревне Тахибли Имам. Она считалась тылом, и мы полагали, что на посту по-прежнему стоят наши товарищи. Увидели на КПП человеческие фигуры. Фары были выключены, мы помигали через лобовое стекло фонариком, думая, что сейчас ребята помогут нам. А оказалось, что наших оттуда выбили час назад, и на КПП уже стоит «Джабхат ан-Нусра». Навстречу нам выехала «техничка» с установленным на ней пулеметом и перекрыла дорогу. Мы были вынуждены остановиться. На КПП стояли около 10 человек, они окружили машину, начали спрашивать, кто мы, откуда.

Пока нас не начали вынимать из машины, я незаметно достал две ручные гранаты из кармана разгрузки. Решил, что все равно погибну, так хоть заберу с собой двух-трех врагов. Выдернул чеку из первой. А она не взорвалась. И вторая тоже не взорвалась. То ли старые были, то ли со взрывателем было что-то не так. Не взорвались, в общем. Правда, я пытался делать это скрытно, и террористы не заметили…

Ну тут мой товарищ, что впереди сидел, тоже достал гранату и пытался выдернуть чеку. Его руки перехватили, гранату он в действие привести не успел. Нас всех вытянули из автомобиля, и парня, что хотел гранату использовать – порезали прямо там же. Полоснули дважды по горлу ножом. Потом начали со мной разбираться. Обыскали машину, все оттуда вынули, нашли две невзорвавшиеся гранаты. Я вообще алавит, но они не знали, какова моя вера, и сказали мне, что если я суннит – меня закопают прямо здесь. Потому что, с их точки зрения, суннит, воюющий против суннитов, - невозможное явление.

Меня раздели, руки связали за спиной, глаза тоже завязали. Видно было, что я ранен и довольно много крови потерял, но они меня повалили на землю и немного попинали ногами, поиздевались. Помощи, конечно, тоже никакой не оказали. Вместе с оставшимся в живых солдатом погрузили в пикап. Ехали по грунтовкам где-то час, не меньше. По приезду нас сразу закинули в подвал деревенского дома. У меня кровь шла по-прежнему, но им было все равно. Даже перевязать не захотели.

С утра к нам в подвал привели еще двоих парней. Где-то их взяли в плен, не помню. Потом узнали, что тюрьма, в которую нас привезли, называется Сежель аль-Аукаб. Находится на севере Хамы, в деревне Кян-Сафра.

Издеваться над нами начали буквально на следующий день. Никто из них не знал, что с нами делать, и поэтому решили покуражиться. Связывали руки за спиной и подвешивали за кисти на стреле автокрана, чтобы только кончики пальцев ног опирались на землю. Больно было – не передать. Часто терял сознание.

Нас пытались допрашивать, но как-то криво. Все больше о религии. Мол, в кого веришь, понимаешь ли Коран. Через неделю примерно для нас стала очевидна разница между двумя пыточными командами, работавшими с нами. Одни подвешивали за кисти, завязав наши руки за спиной, как я рассказал.

А другие были попроще и предпочитали связывать наши руки спереди, и тогда можно было висеть много дольше, не теряя сознание. Когда просто били, по ходу дела говоря всякое про нашу веру, жен, сестер, - было полегче. Если били без подвешивания, мы с товарищами вечером шутили в камере, что день прошел удачно.

Кормили – когда как, но, в основном, довольно плохо. Куски черствых лепешек, оставшихся от обедов охранников, ну и прочее – по-мелочи. Масло оливковое микроскопическими дозами, иногда специи – «зата». Ну «зата»… Ее у нас едят много где. Сначала лепешку в масло макаешь, потом в смешанные специи эти. Иногда приносили по паре кусков жареной картошки. Это было счастье, - честное слово. Рана моя потихоньку затягивалась, но сильно гноилась. Было больно лежать, потому, что пуля так и осталась внутри.

Через пару недель договорились с одним из товарищей, что убежим. Начали рыть подкоп. Маскировали матрасами и всяким мусором. Но боевики нас почти сразу раскусили. Заметили, что земля с наружной стороны стены начала оседать. Однажды вечером зашли в камеру, где мы вдвоем с товарищем сидели, избили и развели по отдельным комнатам.

После того, как развели по этим маленьким камерам, нас начали буквально каждый день бить. Как бы в назидание. Били даже не ногами, а куском кабеля. По голове, по спине. Особенно сильно лупили перед тем, как принести нам еду.

Несколько месяцев нас почти не привлекали к работам. Только иногда, под надзором, приказывали перенести мешок с мусором или ведро с помоями. Два раза нас заставили почистить спортивную площадку, на которой «Ан-Нусра» пытали и казнили своих противников. Мы полдня смывали и оттирали старые и новые пятна крови, кусочки мяса какие-то собирали. Во второй раз пришлось убрать совсем страшные вещи: кости, большие куски плоти. Они в несколько приемов отрубили кому-то руки, но сначала пальцы и лучевые кости раздробили. Слава богу, на такие работы я вышел всего два раза. Правда, оба раза – за один месяц. Насколько я знаю, казнили там преимущественно суннитов, так как считали их отступниками от веры. Суннит против суннита воевать, по их мнению, не может.

Со мной обращались не очень хорошо, конечно. Не покалечили и не убили только потому, что эмир, контролировавший деревню, планировал обменять меня на пленных бандитов. Как именно звали этого эмира, я не знаю, но все называли его Абу Юсеф. Но меня все равно били. Приказывали не поднимать лица на бьющего, не смотреть в его сторону. Боялись, скорее всего, что я запомню их лица, и если эмир будет меня допрашивать, укажу ему на них. Иногда просто завязывали мне глаза.

Где-то через три месяца нас передали группировке «Ахрар аш-Шам». «Ан-Нусра» в тот момент практически потеряла связь с сирийскими властями, их окончательно признали террористами, и в переговоры принципиально не вступали. А у «Аш-Шама» были и связные, и каналы для обмена пленными. Меня перебросили в деревню Икарда, на юге провинции Алеппо. До войны там была огромная лаборатория и опытные поля для сельскохозяйственных исследований. Весь этот комплекс «Аш-Шам» переоборудовал в тюрьму. Меня снова посадили в одиночную камеру. На этом участке боевиками командовал Абу-Мухаммад Шихауи. Сам он родом из деревни Ашиха, в Хаме. Он меня допросил, и приказал позвонить моему брату, чтобы он договорился об обмене. До брата я тогда дозвониться не смог.

В общей сложности я просидел в Икарда один месяц и двадцать дней. Рана продолжала гноиться, хотя общее состояние стало получше. Однажды ко мне, когда я подметал двор, подошел один из боевиков и прямо сказал: «Я тебя знаю. Ты алавит из Хомса». Я спросил, откуда он меня знает. Он сначала долго смеялся, а потом сказал, что вместе с товарищами штурмовал наш пост, а потом видел меня в тюрьме Сежель аль-Аукаб. Спросил, как рана… Я ему показал. Он только языком поцокал, сказал, что надо лечить. Попросил никому не рассказывать о нашем разговоре. Пришел в тот же вечер в камеру, якобы для того, чтобы вести допрос. Осмотрел рану, смешал муку с водой и какими-то специями, скатал шарик. Потом очистил рану, затолкал туда этот ком и сказал, что будет приходить регулярно.

Почему он мне помогал, - не знаю. Но, мне показалось, у него были какие-то свои убеждения. Рану очищал почти каждый вечер, а где-то через неделю пассатижами просто взял и вытащил пулю. Потом даже принес антибиотиков и ваты. Помог мне очень, хотя еще три месяца назад стрелял в меня и вообще был, конечно же, самым настоящим террористом. Потом он куда-то пропал. Уехал, видимо. Или погиб....

Через месяц после приезда меня перевели в камеру, где уже сидел один пленный – тоже сирийский солдат. Мы с ним в первый же день договорились убежать. Долго готовились, и во время вечерней прогулки, пока охрана смотрела телевизор, - перелезли через забор. Не успели отбежать даже 50 метров, и услышали, как один охранник орет на другого. Мы, конечно, решили, что они заметили наше отсутствие. В итоге, быстро посоветовались и пошли в разные стороны.

Я шагал всю ночь. Думал, что иду на север, в сторону Алеппо. А когда начало светать, то понял, что неправильно определили направление и почти 9 часов подряд шел на восток. Повернул на север. Очень хотелось пить, и я чудом нашел на краю поля колодец. Очень глубокий, почти пересохший. Там была лестница внутри – длинная-длинная. Тогда мне показалось, что там глубины – метров 50, а то и больше. В общем, очень глубокий. Напился этой грязной воды. Потом поднялся, долго искал в поле какую-нибудь тару, чтобы захватить воды с собой, но ничего не нашел.

Пошел дальше, и часов через пять дошел до деревни Зитан. Это было в июле, стояла жара, я почти двое суток ничего не ел. По нормальным дорогам идти я, конечно, не мог. Шел по тропинкам вдоль полей, по грунтовым дорогам в обход деревень, по дну арыков. На мне была та же одежда, в которой меня брали в плен в марте. Теплая куртка. Все, разумеется, очень грязное. Да и сам я выглядел не очень привлекательно. Длинные свалявшиеся волосы, такая же борода.

К вечеру совсем потерял силы, не мог больше идти. Очень много крови потерял по пути, потому что рана открылась. В итоге дошел до какого-то огорода на окраине села и упал. Долго лежал, пока меня не окликнул какой-то человек. Это, помню, было в первый день Рамадана. Человек спросил кто я, я ему ничего не ответил. Он сказал, что поможет мне, подогнал машину, посадил меня в нее и повез в деревню. В деревне сдал меня на руки боевикам. Это была группировка «Соколы Шама». После допроса они отвезли меня в село Млтеф. Там находится тюрьма Аль-Балута. Дней через десять меня отвели к местному амиру. Я почти не мог ходить, не мог есть, и просто хотел, чтобы меня, наконец, убили. По просьбе эмира я рассказал ему всю историю от первой до последней буквы и попросил меня прикончить.

Эмир сказал, чтобы я молчал и больше никому не рассказывал свою историю. «Мол, если узнают о том, как ты бежал от «Ан-Нусры» и «Аш-Шама», то эти бандиты приедут за тобой и отрежут тебе голову». Говорит: «Запомни мое лицо, и только со мной разговаривай на эти темы! Если они придут, придется с ними воевать из-за тебя. Это ни нам, ни тебе не нужно. Молчи и все!».

В этой тюрьме я пробыл, в общей сложности, один год и семь месяцев. Все вокруг думали, что я из ДАИШ. «Соколы Шама» когда-то входили в «Ахрар аш-Шам», а потом отделились. Они все время воевали и с правительством, и с «Исламским государством» (запрещено в РФ, - прим. ред.), а я, со своими длинными волосами и бородой выглядел как настоящий «воин Аллаха». Потом нас ненадолго перевели в центральную тюрьму Идлиба. Тюрьму тоже контролировали эти «Соколы».

Раз в три-четыре недели в тюрьму приходил местный судья, назначенный группировкой. Я как-то раз немного поговорил с ним, и сказал, что не хочу возвращаться к семье, а хочу остаться и воевать вместе с «Соколами Шама». Соврал, конечно. Мы с ним потом несколько раз долго беседовали. Можно даже сказать, начали испытывать друг к другу некоторую симпатию.

Судья вместе со мной ездил к эмиру, просил его помиловать меня. В итоге, где-то через месяц таких разговоров меня снова вызвал эмир и сказал: «Шади, мы решили тебя отпустить. Возвращайся назад к семье! Передай им привет!» Все было уж как-то слишком просто. Я сразу понял, что меня проверяют, пытаются спровоцировать. Я начал убеждать эмира в том, что домой возвращаться не хочу, и единственное мое желание – воевать вместе с ними против ДАИШ. Нарассказывал им разных сказок. Начал их убеждать в том, что мне некуда возвращаться. Сказал, что родители от меня, вероятно, отказались. Если бы мои родители хотели, чтобы я вернулся, они бы давно поменяли меня на кого-нибудь. Мои родители, кстати, вообще до недавнего времени были уверены, что я пропал без вести и, скорее всего, погиб.

Было несколько таких встреч, и через некоторое время эмир приказал выпустить меня из тюрьмы. Мне сказали, что я теперь буду работать в одном из управлений отряда кем-то вроде секретаря. Эмир сразу предупредил, что если я захочу куда-либо отлучиться или пойти, то сначала должен получить его разрешение. И общаться мне, по большому счету, разрешалось только с эмиром. Ко мне несколько раз, явно по приказу эмира, приходили боевики, и как бы невзначай предлагали проехаться или прогуляться в ту или иную деревню. Я каждый раз отказывался. Я вообще решил, что если и покину это место, то только один раз: чтобы добраться до своих или погибнуть.

Мне, конечно, не доверяли. Дали «рабочее» место в самой дальней от входа в здание комнате, на втором этаже. Об оружии даже речи не шло. Собственно, работы никакой не было. Иногда носил какие-то бумаги из кабинета в кабинет, находясь под постоянным присмотром. А большую часть времени просто сидел за столом.

Тут надо сказать, что пока я сидел в идлибской тюрьме, познакомился с мужчиной, и в разговоре, узнав, кто я такой, он поведал мне по-секрету, что до плена работал на «Мухабарат» (сирийская Служба безопасности – прим. авт.). В тюрьме было правило: если заключенный выучивает наизусть 20 страниц Корана, то срок его заключения сокращается на месяц. У этого «безопасника» срок был – полтора года. И он выучил больше ста двадцати страниц. Читал наизусть, с выражением. В итоге, вышел через год и пять дней. У товарища большинство родственников имели прямые связи с «Джабхат ан-Нусра», и он был практически на 100% был уверен, что боевиков навели на него именно родные. Поэтому он старался сделать так, чтобы родственники не узнали о его досрочном освобождении. На прощание он мне оставил свой номер на пачке сигарет.

После выхода из тюрьмы он сумел добраться до Тартуса, а оттуда сразу же связался с одним депутатом, работающим в комитете по примирению. Депутат сразу все понял и дал ему контакты своего племянника, занимающегося примерно той же работой, только под прикрытием и на вражеской территории. Вот только у меня этих контактов не было, конечно же.

В один из вечеров, уже после того, как я начал «работать», эмир позвал меня и сказал, чтобы я связался со своей женой и пригласил ее вместе с детьми жить на базе. Я сразу начал планировать очередной побег.

За неделю дней до побега я пробрался в комнату к одному из боевиков, живших в том же здании, и пока он спал, взял со столика его смартфон. Позвонить возможности не было (меня могли услышать), и я решил отправить несколько сообщений своим близким в Viber и WhatsApp. Ну, тем, чьи номера я еще помнил. Первым дело написал своему старшему брату. Он служит у полковника Сухейля – в батальоне «Тигров». На мои сообщения, пришедшие с незнакомого номера, никто не ответил. Жена тоже не отреагировала. Я вспомнил номер своего младшего брата и написал ему в Viber: «Я твой старший брат Шади Хусейн. Я буду тебе писать с этого номера, но если тебе внезапно позвонят с него, то ни в коем случае не бери трубку и не пиши сообщений. Иначе меня убьют». Потом тихо вернул телефон на место, стерев все сообщения.

На следующий день таким же образом я связался со своим дядькой. Написал ему: «Если вдруг я тебе позвоню и начну просить отправить моих жену и детей в Идлиб, то разозлись и скажи, что ты меня не знаешь. Скажи, что я тебе больше не племянник, и никаких отношений со мной вы больше не поддерживаете!». Тем же вечером удалось позвонить жене. На базе почти никого не было. Быстро объяснил ей положение дел и попросил о том же, о чем ранее просил дядю. Она все поняла.

Правда, все эти разговоры с родными оказались не нужны. Эмир меня в следующие несколько дней не тревожил.

За пару дней до побега сумел выпросить смартфон у одного из охранников тюрьмы, с которым часто пересекался на территории базы. Сказал: «Друг, мне скучно, а у тебя там игр много, дай поиграю во что-нибудь». Ну, он и отдал мне на часок свой смартфон. Я сразу же забился в самый дальний угол базы и набрал телефон своего старшего брата.

Дозвонился раза с пятого. Говорю: «Я там-то и там-то, в плену! Собираюсь бежать! У тебя есть кто-нибудь в этой местности, кто сможет меня встретить или приютить по дороге, провести через посты?». Брат сначала обалдел. Он-то думал, что меня уже год с лишним нет в живых. Потом подумал, и сказал, что таких контактов у него нет. Тогда я продиктовал ему номер «мухабаратчика» с сигаретной пачки и попросил срочно ему позвонить.

Все дальнейшие разговоры длились не больше десяти минут. Брат поговорил с сотрудником СБ, тот дал ему телефон депутата, депутат связал моего брата со своим племянником, работавшим на территории боевиков. Такая длинная цепочка получилась. Племянник депутата сказал, что постарается мне помочь. Назвал мне район и населенный пункт, куда мне нужно приехать. Там меня должен ждать шейх Халид. Он поможет мне добраться до своих.

Ну и я решил, что ждать больше нельзя. Думал убежать ночью. Прямо перед входом в здание один из бандитов постоянно парковал свой мотоцикл. Ключ из гнезда зажигания не вынимал. Я решил мотоцикл угнать. Ночью бежать не получилось. Боевики сидели перед воротами большой компанией, смотрели телевизор, потом просто пили чай, беседовали. Разошлись ближе к 10.00 утра. Потом на базу ненадолго заехал эмир с охраной. Позвал меня, сказал, что сейчас должен снова уехать. Вернуться обещал ближе к вечеру и попросил при нем позвонить моей жене и пригласить ее на базу. И сразу же уехал. А охрана базы, которая за мной приглядывала, почему-то решила, что я поехал вместе с эмиром, и трое охранников пошли в столовую. Я сразу забежал в основное здание базы, нашел случайно пару мобильных телефонов. Вынул из них аккумуляторы. Спустился вниз, тихо сломал роутер и стационарный телефон, перерезал все провода.

Мотоцикл тихо подкатил к воротам, завел и уехал. Возле деревни Бейнин, стоящей возле трассы, есть блокпост «Джабхат ан-Нусры». Меня приняли за своего. Я перед побегом переоделся в чистую одежду, подбрил усы. На блокпосту они увидели меня на мотоцикле, с длинными волосами, большой бородой, без усов. Выглядел я прямо как они. Они меня вообще приняли за важную персону. ...

Спросили: «Откуда вы, шейх?» Я ответил: «Я ваш брат, из «Джабхат ан-Нусра!»». И они меня пропустили без вопросов, даже удачи пожелали. На следующем блокпосту уже стояли «Файлах аль-Шам». Спросили, откуда я еду. Я без раздумий ответил, что с предыдущего блокпоста «Ан-Нусры», где сегодня дежурю. Снова мне пожелали удачи и пропустили. В общем, я проехал без проблем через 7 блокпостов. Остановили только на трех, а четыре я проскочил без остановок, просто рукой им помахал.

Потом проезжал по дороге через город Мааррет-эн-Нууман. Там тоже все прошло гладко. Доехал до шейха Халида. После того, как объяснил, откуда я, и с кем надо связаться, подарил ему мотоцикл, на котором приехал. Шейх меня посадил в машину и привез к племяннику депутата. Племянник тут же позвонил своему дяде, а тот распорядился отвезти меня туда, куда я захочу. Мне дали какой-то поддельный паспорт с чьим-то бородатым лицом на фото, и сказали, что если по пути кто-нибудь попросит меня показать документы, то я должен без разговоров протянуть этот паспорт. В паспорте было написано, что меня зовут Мохаммад, и я быстро выучил все данные наизусть.

Ну а на блокпосту мои документы проверил офицер и сказал: «На фото – не ты!» Я, конечно, сразу сознался, что это действительно не я и рассказал ему всю историю, примерно так же, как я ее сейчас вам рассказываю. Потом дал телефон депутата, телефон своего старшего брата. Депутат позвонил шейху Ахмеду Мубараку, - это тот, что перемирие недавно подписывал.

Он подтвердил сирийским властям мою историю, потому что уже раньше слышал о ней от депутата. Ну а потом я по дороге в Алеппо пересекся с сотрудниками «Мухабарата», и они попросили меня написать подробную объяснительную записку со всеми деталями моих приключений. Ну и вот я дома. Уже почти две недели. Немного подлечусь – и в бой....